Название: Главное в жизни
Канон: оридж
Форма: мини, ~ 3200 слов
Категория: джен, гет
Жанр: хоррор (по крайней мере, я пытался), драма, ангст, своеобразный флафф
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Мать Юли необычайно сильно пугается обычного телефонного звонка, а затем рассказывает о причинах такой реакции.
Предупреждения: закадровая смерть персонажа,
немного спойлерсвоеобразный хэппи-энд для некоторых героев.
Тема дня: Психопатия/социопатия; сумасшествие.
Елизавета Петровна, мать Юли, всегда была, что называется, железной леди. Больше двадцати лет отработала хирургом, стала уважаемым специалистом и признанным экспертом в своей области, защитила докторскую диссертацию, не потеряла ни одного пациента, а также читала по четвергам в университете лекции и не планировала останавливаться на достигнутом. Поэтому для Юли стало огромной неожиданностью, когда она, ответив на звонок, моментально побледнела и начала оседать на пол — благо, девушка успела кинуться к ней и усадить мать в ближайшее кресло. Елизавета Петровна не обратила на это внимание и сидела, судорожно стивнув побелевшими пальцами телефонную трубку.
«Наверное, пациент умер», — мелькнуло в голове у девушки, пока она с тревогой сидела рядом, вглядываясь в белое лицо матери и пыталась по её репликам понять, что же произошло на самом деле. Неужели правда кто-то умер?
Читать дальшеВ любом случае, сейчас главное, чтобы она сама не умерла, а то с такой реакцией всякое может случиться, и Юля внутренне готовилась действовать по ситуации.
Мать тихо поздоровалась и что-то долго молча выслушивала. В повисшей тишине Юля чувствовала тревожный стук собственного сердца. Мать несколько раз односложно отвечала своему собеседнику, и понять, что происходит, никак не получалось. Но после непередаваемо долгих мгновений Елизавету Петровну словно прорвало, и её монолог длился почти три минуты с того момента, как Юля засекла время. Она никогда не слышала, чтобы мать разговаривала хоть с кем-то вот так — оправдываясь, как нашкодившая маленькая девочка.
Сначала мама заявила, что не сможет приехать, что у неё правда много дел, что её уволят, если она уедет, что не сможет оставить семью даже на пару дней, потом она долго извинялась и просила простить её за то, что её там не будет — и снова, и снова, и снова, так что Юля почти удостоверилась в том, что мать сошла с ума.
Очевидно, таинственный собеседник думал то же самое и, оборвав Елизавету Петровну на полуслове, правдами и неправдами взял с неё обещание приехать хотя бы в отпуск и, дождавшись согласия, отключился.
Елизавета Петровна бессильно опустила руки и, закрыв глаза, откинулась на спинку кресла и затихла.
— Мама? — с тревогой обратилась к ней Юля, готовая тут же выхватить из её рук телефонную трубку и позвонить в «скорую». Но Елизавета Петровна посмотрела на неё вполне осмысленно и даже даже смогла выдавить из себя улыбку, но её жалкая попытка успокоить не возымела должного эффекта. — Мама, что случилось? И не пытайся сделать вид, что ничего, я тебе не поверю!
Елизавета Петровна с жалостью посмотрела на дочь, словно решая, стоит ли ей рассказывать, и дотронулась до её ладони дрожащими пальцами.
— Мне позвонила… одна моя… знакомая. Мы с ней раньше хорошо дружили, — мать снова попыталась успокаивающе улыбнуться бледными губами. — Со мной всё в порядке, сейчас расскажу, дай мне минутку.
— Мама, может, тебе накапать чего-нибудь? — настороженно предложила девушка.
— Будь добра, не капай мне на мозги! — ответила Елизавета Петровна своим привычным тоном, и Юля выдохнула: значит, всё действительно налаживается! Такой ответ был вполне в духе её мамы. — Что ж, вижу, ты от меня не отстанешь.
Юля для верности отрицательно потрясла головой. Елизавета Петровна обречённо вздохнула и замолчала.
— Мам!
— Да, сейчас. Я просто надеюсь, что ты достаточно взрослая, чтобы не принимать услышанное близко к сердцу, — она выжидающе посмотрела на дочь.
— Да, мама, — недоумённо ответила Юля. — Расскажи мне, что происходит!
Елизавета Петровна вздохнула и начала свой рассказ.
***
Много лет назад, когда я ещё жила в Знаменске, заканчивала школу и собиралась поступать в Астраханский мединститут, у меня подруга была. Таня. Мы с ней были не разлей вода, дружили с детства, вместе хотели поступить в институт. Она встречалась тогда с парнем, очень уж они друг друга любили, их даже все Ромео и Джульеттой называли. Вот и накликали беду.
Когда мы в выпускной класс перешли, Алексей в армию ушёл. А тогда военные действия в Афганистане были, он и попал прямо туда, в самое пекло. Там в бою и погиб.
А с Танькой-то что случилось! Целыми днями лежала на кровати и плакала. Я к экзаменам готовилась и к ней приходила так часто, как могла, но она никого видеть не хотела. Её родители тоже не знали, что делать, она ни с кем не разговаривала.
А через три недели Танька вернулась в школу как ни в чём не бывало, непринуждённо улыбалась и даже смеялась иногда. Продолжила готовиться к экзаменам, просила меня объяснить пропущенные темы. И сказала по секрету, что Лёшка ей снился и вернуться обещал, вот, мол, она и ждёт.
Только кроме цинкового гроба ничего не было. На похоронах Танька совсем не плакала, и я подумала, что это, должно быть, такая стадия отрицания. И я была готова поддерживать её, когда она всё осознает.
Но время шло, Танька всё так же была приветлива и чуть ли под нос себе не напевала — такое у неё настроение хорошее было. Она стала удивительно легкомысленной, иногда пропускала занятия, рассеянно отвлекалась на уроках, но все относились к этому с пониманием. Я всё ждала и наблюдала за ней, её родители тоже волновались, конечно, просили меня, если что-то узнаю, сообщить им, но всё-таки были рады видеть улыбающуюся дочь.
А в конце февраля, когда мы уже на полном серьёзе обсуждали вступительные экзамены, я тоже почти поверила, что всё действительно наладилось.
И именно тогда Танька разбудила меня воскресным утром и без умолку верещала что-то бессмысленное, но однозначно восторженное. И размахивала крошечной бумажкой перед моим носом. Её глаза лихорадочно блестели.
Когда она немного успокоилась, то рассказала, что это способ вернуть Лёшку. Это было вырезанное объявление о предоставлении «магических услуг», и я до сих пор понятия не имею, откуда Танька его взяла — в восьмидесятых-то! Одной из рекламируемых услуг было «возвращение любимого», и Таня упросила меня пойти с ней.
Мне эта затея с самого начала не понравилась, но оставить Таньку одну я не могла, поэтому уже в полвосьмого утра мы стояли перед обшарпанной дверью.
Таня быстро нажала на звонок, и почти в тот же самый миг перед нами предстала женщина, вся увешанная шалями, бусами и с колодой карт в руке. Шарлатанка, конечно, сейчас таких телевизору крутят, экстрасенсами называют, а раньше про них и не знали особо. Тогда женщина мне показалась очень взрослой и важной, а сейчас я понимаю, что она была не сильно старше нас — лет 25-27, не больше.
Весь её вид, строгое лицо и гордая осанка заставили меня, школьницу, выпускницу, чувствовать себя нашкодившим ребёнком, и, когда она церемонно пригласила нас внутрь, мы вошли. Я робко, а Танька чуть от восторга не подпрыгивала и сияла лучезарной улыбкой.
Женщина назвалась Серафимой, авторитетно заявила, что может помочь в любом деле, увидела множество испытаний, выпавших на нашу долю, и спросила, что конкретно от неё требуется.
И Танька тут же всё ей разболтала, я пихнула её локтем, но было уже поздно. Серафима это заметила, и, сказав, что если я ей не верю, то мне нужно уйти, чтобы ритуал сработал. Таня тут же уставилась на меня, её взгляд весьма недвусмысленно говорил: “Ну же, уходи отсюда, оставь нас!”
— Я всё равно подожду тебя, — обречённо сказала я, и Таня кивнула, а Серафима важно наказала не прерывать их и мстительно захлопнула дверь прямо перед моим носом.
У подъезда я проторчала по меньшей мере три часа, и Таня наконец вышла оттуда. На любые вопросы она загадочно улыбалась и молчала, а в остальном никак не изменилась ни внешне, ни в поведении, и уж думала, что подруга позабыла об этом событии, но в конце мая она внезапно забросила учёбу. После занятий я позвонила ей, но мне не ответила её мать, не сказавшая ничего конкретного. Похоже, она сама не понимала, что происходит и шёпотом пригласила меня прийти.
Я тут же собралась, и через десять минут встретила у подъезда Танькину рыдающую маму.
— Она хотя бы жива? — обречённо спросила я, женщина кивнула и ещё сильнее заплакала.
Что ж, значит, худшего не случилось. Мы вместе вошли в квартиру.
— Поговори с ней, пожалуйста, — шёпотом попросила она, и я постучала в дверь Таниной комнаты. Она, вопреки ожиданиям, спокойно сказала: “Войдите”. Я вошла.
Таня как ни в чём не бывало сидела рядом с письменным столом, повернувшись ко мне, и с улыбкой смотрела на меня.
— Привет, Лизонька! — радостно сказал она, вскочила на ноги и, подойдя ко мне, крепко обняла.
— Привет, Танюш! — ответила я, пытаясь найти подвох, но не находя его. Когда она разомкнула объятия и мы расположились на её диване, я бегло осмотрела комнату, саму Таню, но ничего не изменилось. Разве что подруга была ещё веселее, чем обычно. — А что тебя сегодня в школе не было?
Таня улыбнулась ещё шире и рассмеялась.
— Помогла! Сработало! — сказала Таня, словно бы это всё объясняло.
— Что помогло? — я уже и думать забыла о нашем визите к гадалке.
— Серафима помогла! Он вернулся!
— Кто вернулся, Таня?
Она рассмеялась.
— Так Лёшка же! — пояснила Таня таким тоном, каким разговаривают с маленькими детьми.
Я недоумённо уставилась на подругу.
— Но он же не может… — начала было я, но она меня перебила.
— Но он же здесь! — выкрикнула Таня. — Что вы все хуже маленьких!
— Это как? — тупо спросила я, и тут же меня словно холодной водой обдала другая мысль. — И “здесь” — это где?
Таня хихикнула и придвинулась ближе ко мне. Её глаза озорно блестели.
— А ты обернись, — тихо посоветовала она.
Я знала, что бояться нечего, до чего же мне стало жутко! Я почти поверила и приготовилась увидеть за спиной полуразложившийся труп Алексея, набрала в грудь побольше воздуха, резко обернулась — и шумно выдохнула. За мной никого не было. В тот же миг Танька захлопала в ладоши и громко рассмеялась.
— Здорово мы вас разыграли, да? — завопила она и зашла мне за спину. Я тоже встала и повернулась к ней лицом, ничего не понимая.
— Кто разыграл, Таня?
— Так мы же! С Лёшкой! — с улыбкой она посмотрела чуть выше и правее себя и руками сделала движение будто приобняла стоящего рядом с ней человека.
Меня передёрнуло, и я отчаянно предприняла ещё одну попытку образумить подругу.
—Танечка! Но он же…
— Знаю! Это Лёшка придумал, — она снова мягко рассмеялась, посмотрела как будто на Лёшку, и мне на миг показалось, что я действительно мельком увидела его рядом с ней. — Все думали, что он умер, а он вот он, живой! Он мне тогда сказал не волноваться, сказал, что вернётся, а Серафимочка помогла нам быстрее встретиться! А Лёшка-то, — она ткнула локтем воздух справа, — ну дурак-то! Ладно остальные, но мне-то что стоило сразу всё объяснить! Но теперь-то мы будем вместе! Чувства проверены, и наша любовь настоящая, так что… — она многозначительно замолчала.
— Таня, но где же?.. Он ведь… — я не решалась произнести слово “мёртв”, а Таня всё никак не понимала, что её шутка слишком затянулась и пора заканчивать. Воцарилось недолгое молчание.
— Да ты, подруга, похоже, перезанималась, раз до сих пор не можешь поверить, что всё было розыгрышем, — снисходительно улыбнулась Таня.
Я открыла рот и, вновь представив рядом с Таней мужской силуэт, неожиданно даже для самой себя сказала:
— Да, пожалуй, я действительно устала. Сама понимаешь, скоро экзамены, — я робко улыбнулась и аккуратно отошла к двери. — Пойду отдохну немного, ладно?
— Конечно, Лизок! — Таня лучезарно улыбнулась мне на прощание.
В коридоре меня встретила её заплаканная мама, но по моему виду поняла, что ничего нового я ей не скажу, и глухо зарыдала. Из-за закрытой двери раздалось приглушённое Танькино пение, и мне стало жутко, я выскочила из квартиры и немного успокоилась только у своего дома.
На следующий день я снова пришла к ней, Таня никак не изменилась. Её мать не плакала, но под глазами у неё, нестарой ещё женщины, залегли глубокие тени, как будто она всю ночь не спала. Я рассказала ей про нашу встречу с Серафимой, и она попросила меня показать, куда именно мы ходили.
По этому адресу нам с ней не открыли, но через закрытую дверь ответила взволнованная женщина, чей тоненький голосок был совсем не похож на властное контральто Серафимы. Она испуганно сказала прийти вечером и поговорить с её мужем, больше мы ничего не узнали.
Мама Тани позже мне рассказала, что вечером она вместе с мужем были у той же квартиры, им в самом деле открыли, но там оказалась семья с двумя детьми минимум, и с ними поговорил муж этой женщины с тонким голоском. Оказалось, что они заселились сюда недавно, живут у родственников, ничего не нарушают и гостям не рады.
Больше Таня в школе не появлялась. Родители водили её к психологам, психиатрам, даже искали гадалок и знахарей, но никто им не помог. Я иногда навещала Таню, а в июне мы вместе уехали в Астрахань. Я — поступать в институт, а Таня — в психиатрическую больницу.
И через две недели её было не узнать. Вся бледная, худая, и, готова спорить, она бы рыдала в голос, если бы не сильные успокоительные.
А ещё она постоянно повторяла:
— Почему вы его не пускаете ко мне? Без него мне так плохо!
Потом Таню вроде как вылечили, и в августе выписали домой. Только она совсем с лица спала. Таблетки продолжала пить, конечно, но хотя бы успокоилась, кажется, поняла, что Лёшка к ней не вернулся, и смирилась.
А перед самым сентябрём, когда я приехала в город на пару дней повидаться с родителями, она порезала себе вены и снова оказалась в больнице Астрахани.
Началась учёба, я иногда навещала Таню, а через некоторое время её выписали, она с родителями вернулась в Знаменск, и у нас остались только телефонные разговоры, которые становились всё реже и реже, и уже на четвёртом курсе мы общались только по праздникам. Таня всегда была приветлива, отвечала ровно и легко, но мы никогда не говорили о Лёше.
В следующий раз в Знаменске я оказалась только перед интернатурой и накануне своей собственной свадьбы с вашим отцом. Мои родители тоже уже давно перебрались в Астрахань, и мы собирались продавать нашу квартиру.
Я сама не знала, стоит ли встречаться с Таней, боялась увидеть её прогрессирующую болезнь или бледную тень подруги, употребляющей серьёзные лекарства. Но в первый же вечер мы нечаянно столкнулись на улице.
Тогда мне стало стыдно, что я не хотела её видеть. Таня была такой цветущей и весёлой, что у меня отлегло от сердца: больной человек так выглядеть не может, не бывает у сумасшедших таких сияющих счастьем глаз.
Таня тепло обняла меня и пожурила за то, что я не сказала о своём приезде. Ещё она упомянула, что вышла замуж, родила ребёнка, и тут пришёл мой черёд упрекать ей в недомолвках. В ответ на это Таня пригласила меня в гости познакомиться с её семьёй, и я согласилась.
Вечером я пришла к ней домой, меня встретила Таня и её отец, который тут же спрятался за газетой, и я прыснула со смеха — он всегда так делал, когда я в детстве приходила к ним в гости. Он вообще мало изменился, поседел только, да и не мудрено это. Танька радостно щебетала, рассказывала о муже и сыне, оправдывалась, что не успела всё накрыть к моему приходу, и я вызвалась помочь. Мы накрыли на пятерых, и тут позвонили в дверь. Это вернулись её мать с сыном — у мужа на работе аврал, он обещался прийти позже, — и Танька побежала открывать, а меня оставила в гостиной.
— Лёшка, и ты уже вернулся? Как же хорошо, что ты сегодня пораньше! — услышала я её голос, и, улыбаясь, повернулась ко входу в комнату. Но имя супруга царапнуло слух. — Ну что, мама, Васятка не капризничал? — продолжила она, и в комнату вошли мама Тани и она сама. Таня как-то странно держала руки, как будто что-то несла. Как будто у неё на руках был ребёнок.
По спине пробежали мурашки, но глупая, натянутая улыбка словно приклеилась к моему лицу.
— Ну, вот и наш Василий Алексеевич! — гордо произнесла Таня и счастливо рассмеялась. — Посмотри, как похожи! Он же просто копия Лёшки! — она мельком глянула чуть выше и левее себя.
Я не знала что сказать и тупо переводила взгляд с Тани на её мать.
— Ну же, подыграй ей, ответь что-нибудь! — услышала я тихое замечание Таниного отца, и через пару мгновений всё же сумела выдавить:
— И правда, одно лицо, Таня.
— Все так говорят, а Лёшка вечно спорит, что Васенька на меня похож! — она сделала движение, будто провела рукой по голове невидимого ребёнка.
Я оглянулась на её отца, который отложил газету и мрачно смотрел на меня, потом снова глянула на её мать.
— Молодые с нами живут, всё-таки трудно с ребёночком, — извиняющимся тоном сказала она. — Да и нам так спокойнее.
— Ну, вы усаживайтесь, я пойду уложу Васятку. А ты, Лизка, не смей с моим мужем заигрывать, знаю я, как все мальчишки на тебя засматривались! — она шутливо погрозила мне пальцем.
Таня ушла, её мать молча села за стол и уставилась в пустую тарелку, и я в ужасе перевела взгляд с неё на Танькиного отца. Он мрачно смотрел на меня и хмурился.
— Что происходит? — одними губами спросила я, и он велел мне притворяться, пообещав всё объяснить позже.
И я притворялась.
Таня одна была искренне весела, рассказывала о своей семейной жизни и вела себя как приветливая и радушная хозяйка. За лишним прибором мне то и дело мерещился силуэт её Лёшки. Пару раз я слышала отдалённый детский плач, и Таня с извинениями уходила успокаивать своего Васятку.
Не знаю, как мне удалось отыграть свою роль, но через час её отец, наконец, сказал, что уже поздно и мне лучше уйти.
— Уже? — рассеянно удивилась Таня, но мы всё-таки попрощались. Напоследок она взяла с меня обещание ещё раз навестить её, и отец, наконец, вывел меня из этого сумасшедшего дома.
Пока я пыталась отдышаться и прийти в себя, он рассказал, что Таня тогда так и не вылечилась, таблетки ей не особо помогали, она была ко всему безразлична, и, когда её выписали домой, приём лекарств незаметно сошёл на нет. “Лёшка” вернулся к ней, а заодно вернулась их прежняя весёлая и счастливая дочь. Не это ли главное для родителей?
— А её мама тоже?.. — робко спросила я, но он только обречённо махнул рукой и закурил.
— Я сам уже не знаю, что происходит и где тут правда.
Через неделю мы закончили все формальности с документами и уехали из Знаменска. Больше я туда не возвращалась.
Таня иногда звонила мне, рассказывала о своих новостях. Упоминала, что у неё родилась дочка, что родители умерли и что они так и остались жить в этой квартире — тесновато, конечно, но места всем хватает, все здоровы и счастливы, это главное. Это главное.
***
Когда Елизавета Петровна закончила свой рассказ, повисло долгое молчание. Юля, наверное, пыталась придумать, как бы цензурно прокомментировать эту историю, а её мама была полностью поглощена мыслями о прошлом.
— Фига-а-а себе, — в итоге протянула Юля. И тут внезапная мысль словно током ударила: — А зачем она тебе сейчас звонила?
Елизавета Петровна задумчиво посмотрела на дочь.
— В гости звала. Давно не виделись. Предлагала встретиться, познакомиться и дружить семьями. У неё радость: внучка родилась. Но я в Знаменск не поеду! — она резко замотала головой, будто Юля могла её заставить это сделать.
— Нет, конечно, мам, — поддакнула ей дочь, и они обнялись. Тишина, воцарившаяся теперь, была почти уютной. — Как же хорошо, что наш папа вернулся из Афганистана, правда, мам? — задумчиво спросила Юля и ласково посмотрела на мать.
Елизавета Петровна отстранилась и с улыбкой заглянула в голубые глаза дочери, которые та унаследовала от мужа. Юля вообще была очень на него похожа. А вот старший, Витенька, был копией самой Елизаветы Петровны.
— Конечно, это очень хорошо, — мягко согласилась она. — А теперь зови его и Витюшу, будем пить чай.
Дочь с улыбкой встала и ушла выполнять поручение матери. Впереди был ещё один счастливый вечер в кругу семьи.
В доме Елизаветы Петровны никого, кроме неё самой, не было.